Кто такой Павел Корин и что
о нем нужно знать
Выпускник иконописной школы, лауреат Сталинской премии и автор мозаик московского метро:
рассказываем биографию художника на основе десяти его главных цитат
Главная
Биография Павла Корина
Мой сосед — Павел Корин


До революции Павел Корин учился в иконописной школе и расписал храм в Марфо-Мариинской обители, а после стал известен как оформитель Московского метрополитена, автор портретов советских деятелей и руководитель реставрационных мастерских в ГМИИ им. А.С. Пушкина.

Художник всю жизнь оставался православным человеком и не скрывал своей веры, ценил классическое искусство и в своем творчестве продолжал его традиции. За эти принципы некоторые члены Союза художников СССР откровенно не любили своего коллегу.

Главный труд Павла Корина — картина «Реквием. Русь уходящая» — стал одним из самых грандиозных и трагических художественных замыслов ХХ века, но так и не был завершен, несмотря на более 40 лет работы.

Каким был и как жил художник Павел Корин.
Павел Корин в 10 цитатах
Нажимайте на каждую цитату, чтобы узнать главное о жизни художника
1
Дух в человеке — главное. Первым, кто раскрыл в искусстве всю мощь духа человека, был Микеланджело. И мне, в меру моих возможностей, хочется воспевать человеческий дух. Поэтому я ищу в жизни людей, в которых сильно духовное содержание, и пишу их. <…> То, в чем я не вижу величия духа, меня увлечь не может.
Слава к художнику Павлу Дмитриевичу Корину пришла во многом благодаря работе над портретами современников: ученых, писателей, военачальников, артистов. Писатель Максим Горький, художник Михаил Нестеров, полководец Георгий Жуков, а также Алексей Толстой, Кукрыниксы, Василий Качалов — лишь малая часть портретного наследия Павла Корина. «Коринский» стиль в портретном жанре — это не документальное повествование, а передача характера человека.

«Корина всегда влекла микеланжеловская сила человека. Он был художником ритма, напряжения эпохи», — скажут потом его друзья.
2
Что же до критиков, то и они не всегда верно судят о моих работах. Каких только собак на меня не вешали. Чего только не приписывали. <…> Многие критики не любят меня за то, что я был иконописцем. А ведь я двадцать пять лет вытравливал из себя иконописца.
Весной 1911 года Павел Корин с маленьким деревянным чемоданом покинул родное село Палех и отправился в Москву — учиться. Выпускник Палехской иконописной школы Павел хотел стать художником. В Москве он работал в иконописной палате Донского монастыря, познакомился с художником Михаилом Нестеровым и помогал ему в росписи Покровского храма Марфо-Мариинской обители. А потом по заказу настоятельницы обители, великой княгини Елизаветы Федоровны, самостоятельно расписал подземный храм-усыпальницу, где она завещала себя захоронить. Это единственные фрески художника. Исследователи не исключают, что это вообще последняя храмовая роспись в дореволюционной Москве.

Но со своим иконописным прошлым Павел Корин не расстался и иконы из его жизни не ушли — к концу жизни художник собрал одну из крупнейших в СССР коллекций древнерусского искусства. Свое собрание (228 предметов) Павел Корин завещал Третьяковской галерее.
Ученики иконописной школы в Палехе,
Павел Корин в центре
3
Есть города, к которым, и, прожив в них долго, никогда не можешь привыкнуть. Москву я полюбил сразу, с первого дня: очень русский, очень свой был этот огромный город, и душа его была близка мне. <…> Но и для деревенского мальчика Москва была Меккой, и я сильно намазал дегтем свои тяжелые сапоги, чтобы приехать франтом.
В Москву Павел Корин приехал 16-летним юношей. Здесь сформировались его творческие принципы, здесь он достиг своей мечты — стал художником. Более тридцати лет Павел Корин жил в доме на улице Малая Пироговская близ Новодевичьего монастыря. После смерти художника это здание стало его мемориальным Домом-музеем, филиалом Третьяковской галереи. Но наследие Павла Корина сохраняет не только музей, но и вся Москва, в разных уголках которой художник оставил свой «след».
4
Чему я учусь у великих мастеров? В чем для меня их завет? Отвечу так — в творческом, в дерзновенном отношении к жизни. И Эль Греко, и Тинторетто, и Бурдель — художники-творцы. Они создавали свои миры. Жизнь для художника — источник и книга-справочник. Но не предел. <…> «Все сущее — увековечить, безличное — вочеловечить!» — в этом смысл и высшая задача творчества. Раздвигать границы наших представлений, счищать, снимать накипь предрассудков. Освобождая человеческое сердце для восприятия истины и красоты, ломать, да ломать, наконец, устарелые концепции.
В сентябре 1931 года в гости к Павлу Корину пришел Максим Горький. Познакомился, посмотрел работы и пригласил с собой в поездку по Италии — посмотреть великих мастеров.

После этой поездки Павел Корин неоднократно путешествовал по миру, посещал музеи и делал эскизы с классических произведений в Риме, Париже, Флоренции. Он восхищался ими и тщательно изучал. Творческая манера художника — это во многом заслуга «великих мастеров». Павел Корин считал, что искусство живет в традициях: «Надо учиться у жизни, на натуре, а великие художники нам помогают, поясняют, как надо к ней относиться. Великий Делакруа говорил, что законы красоты одни, а форма выражения разная для разных эпох».

Максим Горький же после той первой встречи с Павлом Кориным стал во всем ему помогать, но самое важное — организовал обустройство новой мастерской в здании бывшей прачечной и дал «охранную грамоту» (название «Русь уходящая» вместо «Реквием») главной картине художника.
5
Великие события истории, изображенные на стене, дадут народу не меньше, чем книга, прочитанная миллионами.
Путь Павла Корина к монументальному искусству оказался логичным: художника всегда привлекали исторические эпопеи и могучие образы-символы. В 1950-е годы Павел Корин начал оформлять Московский метрополитен. Именно его мозаики — изображения великих русских полководцев Александра Невского, Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова, а также советских солдат и офицеров у стен рейхстага — мы видим на «Комсомольской кольцевой», «Орден Победы» на «Смоленской» и рабочего и колхозницу на «Павелецкой», а на «Новослободской» — витражи.

Технику витража Павел Корин считал исключительной по своим возможностям, красоте и своеобразию, но очень переживал, что она находится в состоянии глубокого упадка. «Витраж необходимо пропагандировать», — говорил художник. Среди его работ в этой технике — подъезды в одной из «сталинских» высоток на Кудринской площади и залы самого большого продовольственного магазина СССР.
6
Да, я быстро отзываюсь на торжественное, трагическое в жизни. Видимо, это заложено во мне природой. В детстве и юношестве, да и в зрелом возрасте много трагического пришлось мне видеть и переживать: смерть отца и брата, горе и смерть матери при скорбных звуках колокола на Страстной неделе. <… > Самая высокая музыка для меня — это в пятницу и субботу на Страстной: такая бездна и высота скорби, неизбежности рока, непререкаемости судьбы…
Художник Виктор Иванов вспоминал: «Необыкновенно точно Нестеровым сказано: «Корин «драматический», на огромных полотнах будет показывать людям человеческие переживания, «катаклизмы человечества».

Нестеров не ошибся. Корин стал в советском искусстве великим художником трагедии и величия человеческого духа. Он из тех представителей отечественной культуры, которым было доступно слышать музыку истории, музыку революции. Это блоковское понимание назначения художника было существом дарования Корина. Он слышал героическое, торжественное, высокое. Он слышал Реквием. <…> Но трагическое в его произведениях — это не то, что убивает в человеке человеческое, гасит надежду, где царствует смерть, нет — это концентрация энергии для великой духовной подвижнической работы, призыв к высокому, идеальному».



7
Во все времена для каждого художника, мастера своего дела, существует одно нерушимое правило чести — нести личный ответ за содеянное им. Легче всего ссылаться на руководящий приказ, такова узкая тропа конъюнктуры. <…> Не сами собой рушатся вековые своды. Их губят равнодушие и невежество. Чьи-то руки подписывают приказ, чьи-то руки закладывают динамит, кто-то невозмутимо, бесстрастно созерцает все это и проходит мимо. Я хочу сказать: в деле охраны памятников, нашей многонациональной гордости и славы, нет и не может быть посторонних. <…> И именно поэтому я обращаюсь ко всем молодым гражданам нашей страны: охраняйте реликвии нашего народа!
В мае 1935 года Павел Корин был в Дрездене и просидел несколько часов около «Сикстинской Мадонны» до самого закрытия Галереи. Спустя 10 лет как руководитель реставрационных мастерских ГМИИ им. А.С.Пушкина он встречал эту картину в Москве. «В тот памятный день мы, сотрудники музея, вышли в колоннаду встретить первую грузовую машину с «Сикстинской мадонной» в ящике. Сидели, ждали. Когда машина въехала в ограду, Павел Дмитриевич первый встал, снял шляпу. Все последовали его примеру, стоя, торжественно встретили ее», — вспоминала его жена и коллега Прасковья Тихоновна.

Павел Корин возглавлял реставрационные мастерские ГМИИ им. А.С. Пушкина почти 30 лет — с 1932 по 1959 гг. После войны музей хранил коллекцию картин Дрезденской галереи, которые во время бомбардировки города были спрятаны в шахтах и каменоломнях, в том числе и «Сикстинская Мадонна» Рафаэля. Картины нашли советские войска.

«Мне запомнилось сосредоточенное с насупленными бровями лицо П. Д. Корина, склонившегося над большим холстом — лицо художника, которому подвластны секреты мастерства, и который пришел на помощь своему далекому собрату по профессии, чтобы сохранить и дать новую жизнь его детищу, одинаково дорогому им обоим», — вспоминал искусствовед В.П. Толстой.

В конце 1950-х Павел Корин руководил работами по восстановлению стенной живописи В.М. Васнецова и М.В. Нестерова во Владимирском соборе в Киеве.

После работы в ГМИИ Павел Корин возглавил Центральную реставрационную мастерскую (ныне — Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени академика И.Э. Грабаря), которая тогда находилась в Покровском соборе Марфо-Мариинской обители — месте, где полвека назад и начался творческий путь художника. Эта мастерская стала последним местом работы Павла Дмитриевича, круг замкнулся.
8
Мой учитель — Михаил Васильевич Нестеров — стариком говорил мне: «Я сделал все, что смог сделать». Я на пороге старости скажу: «Я не сделал того, что мог сделать». У меня был свой некий образ в искусстве, который вел меня в жизни с юности, для осуществления этого образа я так много и упорно учился. <…> Я не сделал того, что мог сделать, что было в самый разгар работы насильственным образом прервано.
Главное дело жизни Павла Корина — картина «Реквием. Русь уходящая».

В марте 1925 года Павел Корин участвовал во всенародном прощании с патриархом Тихоном в московском Донском монастыре. «Церковь выходит на последний парад», — подумал тогда молодой художник и решил писать большое полотно, главными героями которого стали бы реальные участники церемонии отпевания патриарха — митрополиты, архиепископы, игумены, схимницы, нищие, слепые, монахи и монахини.

Павел Корин назвал будущую картину траурным молебном — «Реквием», но искренне полюбивший и поддерживающий художника писатель Максим Горький проницательно посоветовал переименовать ее в «Уходящую Русь» — так уберег от преследования советской властью.

Павел Корин работал над эскизами к картине тридцать лет, так и не приступив к написанию большого полотна. 29 портретов-этюдов для масштабной композиции ненаписанной картины сегодня хранит Третьяковская галерея.
9
Я никогда не забуду одного из тех, кого я писал, он говорил: «Мне нужно немножечко веры». «Немножечко веры» — как хорошо сказано! Вера — это великая вещь! <…> Вера — это одно из самых замечательных проявлений человеческого духа… Превыше всего ценю в человеке веру. Веру — в широком смысле. Верить можно и в Бога, и в Родину, и в народ… Некоторые из моделей «Руси» в годы Великой Отечественной войны самоотверженно работали на победу, служили в Советской Армии.
К концу жизни академик Академии художеств СССР, лауреат двух государственных премий: Ленинской — за серию портретов деятелей культуры и Сталинской — за оформление станции метро «Комсомольская-кольцевая», народный художник СССР Павел Корин получил всемирное признание, в 1965 году открылась его персональная выставка в Нью-Йорке.

Художник вспоминал: «Американцы — народ общительный. Буквально засыпали меня вопросами. Особенно удивило их, что я верующий. «Как же вам там разрешали все это писать?» «А я ни у кого не спрашивал, что мне писать». И это действительно было так. Разуется, я не рассказывал им о трудностях моей творческой судьбы…»
10
Я во многом не согласен с Пикассо, многое неприемлемо, но вот неожиданность: я ходил по музею, мне хотелось получить отрицательное впечатление от этого художника, и я шел к «Гернике». И когда я увидел это полотно, этот большой холст, прекрасную тональность, волевую, энергичную прорисовку деталей, меня это захватило. <…> И после того, что я увидел, я изменил к Пикассо отношение, он стал для меня большим мастером. Я почувствовал: он человек ищущий, мятущийся и мятежный. Я почувствовал: много мучений, много дум вкладывает он в искусство. <…> Мысль подлинного художника не стоит на одном месте — ищет, развивается.
Павел Корин — парадоксальный художник. Он был представителем советского искусства, но всегда оставался «несистемным». В 1966 году Павел Корин подписал письмо 25 деятелей советской науки, литературы и искусства Л. И. Брежневу против реабилитации И.В.Сталина, хотя ранее получил Сталинскую премию (Государственную премию СССР).

И его недолюбливали — за неотказ от прошлого, за творческие приемы, продолжающие традиции классической живописи, за постоянный духовный поиск. «Павел Дмитриевич не любил жаловаться на свои невзгоды. Это был сильный человек, сдержанный в проявлении чувств — скрытая страстность натуры выражалась у него только в творчестве. И все же по отдельным репликам и интонациям можно было понять, как много крови ему попортили всякого рода завистники и недоброжелатели, которые не могли примириться с тем, что рядом и независимо от них живет и работает — а еще как работает! — художник совершенно иного типа, ни в чем не похожий на них», — вспоминал Виктор Толстой.

Михаил Нестеров еще в 1929 году писал: «Корин или Корины — это особое дело! Эта порода людей сейчас вымирает и ,быть может, обречена на полное уничтожение. И, однако, пока они существуют, я не устану ими любоваться. Любоваться моральными, душевными их свойствами, их, как пишите Вы, «целиной». <…> Павел Дмитриевич имеет почти все, чтобы быть большим художником, мастером, художником с большим специальным умом и сердцем. У него есть все, что ценилось в мое время, что было в лучших художниках моей эпохи. И что я надеюсь еще когда-нибудь и как-нибудь вернется, как неизбежная реакция — всяческим кривляньям (они часто называются сейчас «исканиями»), салонной болтовне и всяческому моральному безразличию. Как ни велики силы зла, но добро могущественно…».
Made on
Tilda